…Параноидная форма шизофрении характеризуется другими симптомами: больные сравнительно доступны, у них нет вначале заметного снижения воли, эмоций. Для них характерен бред преследования, воздействия; кто-то что-то хочет сделать вредное, плохое, в чем-то подозревает их. В процессе заболевания нарастает замкнутость, отчужденность, недоверчивость, иногда переходящие в агрессивность.

Результаты лечения этой формы шизофрении дозированным голоданием менее эффективны по сравнению с ипохондрической и простой формами, но всё же практическое выздоровление или значительное улучшение наблюдались нами во многих случаях даже при большой давности заболевания. Вот пример.

«Воровка»

Больная К., 41 год. Диагноз: шизофрения, параноидная форма. Лечилась ранее без успеха в психиатрической больнице им. Соловьева.

Маленькая, худенькая, тревожно-пугливая, она была какой-то удивительно незащищенной, слабой. Говорила отрывисто, а иногда вдруг часто-часто, взволнованно.

Анамнез: мать страдала психическим заболеванием, брат — замкнутый, вялый. В раннем детстве потеряла родителей, воспитывалась в детском доме, развивалась нормально. Учиться было трудно. Окончила 7 классов, медицинский техникум, курсы счетоводов. 22 лет вышла замуж, двое детей. Заболела психически в 37 лет.

Началось это буднично просто: стояла в очереди в магазине, задела случайно сумку соседки, и вдруг показалось, что та подумала: «Это она нарочно, хотела украсть у меня сумку». Долго мучилась, а потом объяснилась с женщиной. Та посмеялась и успокоила. Прошло несколько дней, но нелепая мысль, что её могли принять за воровку, всё возвращалась и возвращалась. Зашла к соседке, а та в это время убирала со стола деньги и пошутила: «Надо убрать, а то К. украдет». «Это шутка, ну, может быть, глупая шутка, но ведь шутка же», — уговаривала себя сначала К. Но всё больше и больше думалось, что это не шутка, что её подозревают всерьез. Всю ночь К. металась в страшной тоске, а утром… утром пыталась повеситься на трубе. Веревка оборвалась, женщина упала, несколько минут была без сознания, потом кое-как встала, спрятала веревку, чтобы дети не видели, и даже как будто успокоилась.

Однако теперь стоило К. услышать, как кто-нибудь разговаривает о пропажах, кражах, и она начинала страшно краснеть, волноваться, думать, что могут заподозрить ее.

Так прошло три года. Это была цепь дней, в которых минуты покоя всё чаще чередовались с часами тревоги, мыслей о позоре, доводивших до страшной, мучительной головной боли.

Муж К. обратился к психиатру, тот прописал лекарство, но от него стало еще хуже. Ходила в поликлинику, делала уколы витаминов, принимала снотворное, успокаивающее. А нелепые мысли всё не уходили из головы, начинали звучать всё громче и громче, и К. выкрикивала их вслух. Тогда она закутывала голову и часами лежала, не в силах справиться с собой.

И снова в магазине произошел инцидент. Дети потеряли пять рублей. все покупатели искали их, переговаривались. А К. стояла в углу вся красная, с остановившимися глазами, и лихорадочно думала: «Ведь у меня в сумке нет пяти рублей, значит, если на меня думают, у меня ничего не найдут. Можно сказать, что это не я, что я не воровка»… К. стало дурно, её подняли, проводили домой… С этого дня она перестала выходить на улицу, не могла заставить себя чем-либо заниматься. Мысли громко «заговорили» вновь, давили на голову, не давали покоя. Были они нелепые: то она должна подбирать различные бессмысленные рифмы, то, глядя на пол, думала, из чего он сделан, надо ли его красить или нет, то снова о том, что её считают воровкой. То вдруг приходит в голову, что мысли эти ей кто-то насильственно внушает («может, лучи какие или радио»). Мысли звучат в голове, она слышит их, как постоянные звуки или голоса — то женские, то мужские, то знакомые, то незнакомые. Мысли иногда «подсказывают», что надо сделать, или повторяют за ней её действия, регистрируют их. Теперь уже мысли не оставляют её совсем, только иногда как будто немного затихают, «притаиваются», но К. знает — они вернутся. И всё время чувство тревоги…

«А может, это мне кто-нибудь внушает? — говорит она врачу. — Я ничего не пойму». Просит помочь, и это дает надежду на возможность улучшения её состояния. Ведь лечение голоданием должно быть обязательно сознательным, добровольным.

Голодала К. 21 день. Облегчение пришло не сразу. Сначала было недоверчивое отношение к окружающим, всё пугало и стесняло: высокие большие комнаты, чужие люди. «Голоса» продолжали её преследовать. Больная держалась замкнуто, ни с кем не разговаривала, оживлялась только во время беседы с врачом.

На 4-й день голодания К. сказала, застенчиво улыбнувшись: «В голове стало тише, голоса меньше тревожат». А на 7-й: «Голоса словно ниже спускаются, мне легче стало».

За неделю до конца первого этапа «голоса» совсем исчезли. «Замолчали мои голоса, в землю провалились», — делилась с врачами больная своей радостью.

Выписана К. после восстановительного периода в удовлетворительном состоянии.

Прошло пять лет. Мы навестили ее. Живет она в родной семье. Выполняет предписанный ей режим. С домашней работой справляется хорошо. «Голоса» не возвращаются, тревожных мыслей нет. Но посторонних людей сторонится, и когда кто-нибудь появляется в их семье, старается уйти, не показываться.

…Довольно распространенным психическим заболеванием является так называемый «маниакально-депрессивный психоз», проявление которого в легкой форме носит название «циклотимии». Это заболевание, при котором большое значение играет наследственное предрасположение. Обычно оно возникает у лиц общительных, веселых, но склонных к перемене настроения. Его колебания бывают связаны с какими-нибудь внешними событиями, а иногда возникают совершенно беспричинно. Порой у таких больных бывает или депрессивное состояние в виде постоянного подавленно-тоскливого настроения или только повышенное настроение. Когда эти проявления не усложняют жизнь больных, не мешают окружающим, можно считать, что они находятся в пределах нормы. Если же у больного в состоянии депрессии настроение падает до такой степени, что ему трудно двигаться, трудно разговаривать, когда у него появляются мысли о ненужности, о никчемности жизни, а при маниакальном возбуждении он многоречив, поёт, без конца шутит, танцует, то это тревожные симптомы. В состоянии маниакального возбуждения такие больные могут совершать самые необдуманные и нелепые поступки: выходить замуж за абсолютно неподходящего человека, договариваться о совершенно нереальных коммерческих сделках, покупать ненужные вещи и за бесценок продавать свои ценные вещи и прочее. А при депрессии имеется опасность гибели больного. Такие больные подлежат госпитализации в психиатрическую больницу, где их в большинстве случаев довольно успешно лечат не только медикаментозными средствами, но теперь уже и нашим методом — РДТ.

Облегчение состояния депрессии обычно возникает у больных с 7–10-го дня голодания. Постепенно появляются проблески хорошего настроения, вначале, правда, очень кратковременные, нерезко выраженные. Однако к 20 — 25-му дню голодания больные, как правило, полностью освобождаются от депрессии. В затяжных случаях улучшение иногда наступает только в восстановительном периоде.

«Полюбившийся метод»

Марию Григорьевну больные прозвали «Королевой». Она хорошо известна в клинике. Появление её всегда встречают возгласами: «А, Мария Григорьевна! Опять к нам! Ну, как поживаете?» Она со всеми здоровается, всех знает по имени и отчеству, сестер зовет «девочками» и проявляет интерес к делам больницы, как к своим домашним.

За первый день она успевает войти в курс всех наших нововведений, нужд, неполадок и считает своим долгом вмешаться в жизнь всего женского отделения, в судьбу каждой больной. Одну она считает необходимым «защитить», другую — осадить, многих — воспитывать. И говорит, говорит без умолку: речь быстрая, богатая модуляциями.